У человека есть удивительное качество – память. Меня она уносит в то далекое и трудное время, когда была война. Я была совсем маленькая и не понимала всей опасности и трудности, что легли на плечи старшего поколения. Но один эпизод запомнила навсегда. Мне было около трех лет, когда советские войска освобождали село Солдато- Александровское.

      Жили мы на улице Калинина. В большом кирпичном доме. Его построил мой дедушка Кузнецов Георгий Андреевич. Он был организатором и создателем  местного кирпичного завода ( за что в 1937 году был арестован как враг  народа). Немцы несколько раз во время оккупации пытались вселиться к нам. Но мама сильно простудилась, температурила, была в жару, покраснела. И немец на воротах написал «Tif». И все обходили дом стороной.

     Когда началось отступление, мы побежали спрятаться в подвал к дяде. Его  хата стояла почти напротив, а огород выходил к реке. Помню, как сильно загрохотало, сверху посыпалась земля, и мы поспешно стали выбираться из подвала. Когда открыли дверь, перед нами была глубокая воронка - это рядом с нашим подвалом упал снаряд. Я плакала и просилась назад: в спешке я потеряла платочек и непременно хотела его найти. Меня не пускали. Мы прижались к стене. Отсюда был вид на поселок совхоза «заря». Летали самолеты, фонтанами в разных местах поднималась земля от взрывов. Было страшно. Именно в этом бою был сбит самолет Малашенко. Ему сейчас  установлен памятник в этом поселке. Моя мама всегда удивлялась, когда я уже позже рассказывала события этого дня и что я так точно все помню. В детстве я панически боялась грома и всегда пряталась под одеяло, когда начиналась гроза.

      Другой эпизод мне рассказывала бабушка. Однажды в калитку постучал немец. Он жестами показал на курицу и повторял: «Матка,  камрад, пуф- пуф».  И показывал на живот. Бабушка поняла, что его товарищ ранен и его надо подкормить. Бабушка запротестовала, она указывала на меня и объясняла, что  курицы (а их было всего две) несет яйца для ребенка, но он снял с плеча автомат и направился во двор. Тогда бабушка сдалась: сама поймала курицу, зарубила, ощипала и сварила. А немец в течение  сидел на улице и ждал. Когда бабушка вынесла на тарелке курицу, он потребовал другую тарелку, накрыл ею курицу и ушел. Вечером снова раздался стук в калитку. Немец протягивал бабушке две чисто вымытые тарелки и лепетал: «Камрад… нихт, нихт…». Он скрестил на груди руки и поднял глаза к небу, а по лицу катились слезы. Рассказывая об этом,  бабушка всегда говорила: «А какой красивый мальчик, какой молодой, нет, он не мог убивать». Теперь- то мы знаем, что не все немцы были фашистами, а тогда это была запретная тема, и бабушку осуждали за  то, что она жалела этого немца.

       Более осознанно запомнились послевоенные годы. В селе один колхоз. Нет работы, нет денег, нет еды.

       Раннее утро, мама и бабушка везут тачку, где сижу я и держу чайник с водой. Ладошкой закрываю носик чайника, вода льется в ладошку, мне щекотно, я смеюсь и слизываю капельки. Едем далеко, за элеватор: там  давали по клочку земли, где сажали кукурузу и свеклу. Целый день взрослые  полют, а я сижу в шалашике (три палки  накинули какой- то тряпкой, чтобы была тень). Жарко, скучно, хочется есть, поэтому пью воду. Мама пугает, что будет болеть животик. Тогда я рву маковые головки, сурепку, «калачики». По дороге домой засыпаю, открываю глаза на следующее утро.

      Иногда колхоз обращался за помощью к жителям: собирать хлопок (его тогда у нас выращивали), полоть свеклу, собирать колоски. Плата была привлекательная: на обед давали гороховый суп или затирушку (здесь можно было брать добавку) и пшенную кашу. Мама одевала кофточку с длинными руками и с резинками на запястьях и во время обеда оттягивала резинку и кидала туда кусочки каши. А вечером вытряхивала кашу из рукава. Какая была радость, какая вкуснотища!  А если приходилось работать на току, когда убирали пшеницу, то был праздник. Ведь пшеница почему- то попадала в обувь, чуть- чуть в карманы. У нас была мельничка, прибитая к доске, ее клали на табуретку  и мы с бабушкой мололи пшеницу и пекли оладушки, я и сейчас помню их вкус. У подружки мама работала на элеваторе и иногда приносила жмых. Какие мы были счастливые, если девочка, вынув изо рта кусочек жмыха, давала пососать и кому- то из нас. Притом, следила, чтобы не откусывали.

       Когда стали жить чуть лучше, мама на праздники покупала стакан сметаны, ничего вкуснее в то время я не ела, и всегда думала, что когда вырасту, то буду есть одну сметану.

      Я была еще в дошкольном возрасте, когда мама работала в селе Михайловка, где с соседками убирали кукурузу. Они и ночевали там в сарае. Скучая по маме, я ходила к ней ( тогда мы жили уже на улице Крупской). Шла одна, пела песни, рвала боярышник. Иногда меня догоняла телега, возница обязательно подвозил и обо всем меня по дороге  расспрашивал, я ему читала стихи. Помню, что он очень смеялся, наверное, моей наивности. Вечером женщины ставили на костер котел и варили кукурузу. Парилась она долго, но ее было так много, что можно было есть сколько хочешь.

   Играть я особенно не любила. У меня не было даже куклы. Любила мечтать: о вкусной еде и путешествиях. О еде понятно, а к путешествиям, я думаю, меня склонял Фенимор Купер. У нас была его книга. Многочисленные иллюстрации волновали моё воображение. Мне тоже хотелось побывать в Америке.

     Младший брат мамы работал электриком, каждую зарплату он давал мне пятнадцать копеек. Это было целое состояние. Пять копеек стоило кино, а за три – четыре копейки модно было купить книжечку из серии «Мои первые книжки». Я любила ходить в книжный магазин. Он располагался в начале улицы 17-й партсъезд (сейчас там дом быта). Там я еще до школы познакомилась с творчеством Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Никитина, Плещеева, Тютчева. Это и заложило основу моей будущей профессии и любви к литературе.

Историю  записала  Лилия Иосифовна Стукалова.